Экспедиция команды RATT к линии Мак Махона

Сутки начались так же, как кончились предыдущие. Короткие моменты забытья прерывались сумасшедшими скачками машины Карлсона, остановками на чай и допинг у его знакомых. Один раз Карлсон решил поесть, но организм, подорванный непрерывной стимуляцией, дал обратный ход. Карлсон долго и вдумчиво блюет в окно, прервавшись только раз на входящий телефонный звонок. Как бы там ни было, его эффективность не оставляет желать лучшего. В 6-30 мы в Дапориджо. Мы завтракаем, а истощенный Карлсон отваливается спать, предварительно найдя себе водителя на смену.

В 12 мы в Сийуме, отсюда пойдем пешком через горы в Мечуку. Мечука - оплот тибетского буддизма Аруначала. С VII века племя мемба сохраняет его в неизменном виде, таким, каким они получили его от самого Гуру Ринпоче. В Сийуме зашли в управление округа - отдать пермит. Начальник долго крутит его в руках, задает разные вопросы. Он явно в первый раз сталкивается с такой бумажкой и очень не хочет ударить в грязь лицом. Прощается с нами с видимым облегчением.

Мы спускаемся к мосту через Субансири. Отбиваемся от кучи школьников на той стороне, и вот перед нами та самая тропа – дорога в Мечуку. Тропа пересекает приток по подвесному мосту и начинает карабкаться вверх по склону. Крутые склоны засажены неизвестным нам злаком - метелочки с зернами, похожими на мак. Дальше вдоль тропы несколько домов на сваях. Дети угощают нас мандаринами и показывают дорогу. Тропа явная, битая. Но скачет влево, вправо, вверх и вниз так, что расстояние увеличивается втрое, судя по GPS. А мы тащимся еле-еле - бурная ночка берет свое. На тропе встречаются старые знакомые – бамбуковые лестницы и бревна с вырезанными ступеньками. А вот воды нет совсем, самое мокрое место в мире будто пересохло. Встать тоже негде - слева стенка, справа обрыв. К четырем дня находим крохотную площадку, на которой жгли костер. Кое-как умещаем палатку прямо на кострище.

Утром оказывается, что мы перегородили палаткой оживленную магистраль. По скользкой каменистой тропе в обе стороны, словно танцуя, бегут босоногие тагины. В заплечных плетеных туесах они несут непонятные овощи и фрукты, фрагменты чьих-то туш и разные разности. Пару раз пробегали мальчики со свернутыми листами кровельного железа. Два благообразных старца, обвешанные ножами и дау, останавливаются, чтобы помочь нам развести костер. Один из них прыгает в джунгли вниз по склону. Раздаются удары дау, и на тропу летит сырьё для приготовления дров. Второй старец другим дау мгновенно стесывает с бревен верхний слой и отправляет готовые дрова в костер. Пять минут, и мы уже спасаем палатку от лесного пожара. Дедушки стреляют у нас пачку бири и растворяются в джунглях, оставляя на тропе кровавые следы. Похоже, пиявки.

Не успели чаю попить, со стороны Сийума появляется дед, который вчера провожал нас до моста. Садится и чего-то ждет. Мы собираем лагерь и выходим - он идет следом. Так весь день и шли вчетвером, пока ему не надоело, и он не остался в одной из деревень. Тропа такая же, как вчера, только больше лестниц и мостов через ручьи. О тропе заботятся - тут и там положены камушки и стёсаны корни, чтобы нога не соскользнула. Во многих местах тропа выглядит безопасной. Справа от неё плавно загибается вниз ковер растительности. Важно не забывать, что ковер этот – верхушки деревьев, иногда очень высоких. Мне всю дорогу думалось, что будет, если оступиться и сделать лишний шаг вправо? К вечеру я получил ответ на свой вопрос. Услышал за спиной вскрик, обернулся и успел увидеть ноги Махмуда, докручивавшего сальто вниз. Ничего, нормально. Повис на лианах метрах в трех ниже тропы. Даже не ушибся.

За день проходим несколько деревень тагинов. Каждый раз останавливаемся в центре деревни, как бродячий зоопарк. Поглазеть на нас собирается все население деревни - дивятся, кормят с рук мандаринами, потом отпускают. В первой деревне нам надиктовали названия всех деревень до перевала - по этой карте и идем. Там же привели к нам несчастного, который только что перерезал три пальца своим дау. Концы сухожилий-сгибателей торчат из ран. Наложили повязку и накормили витаминами - что еще мы могли сделать? К сожалению, пальцы у него сгибаться больше не будут. Хотя он наверняка думает, что мы волшебники и рука станет лучше прежней.

К вечеру приходим в деревню Ньюгин. Два дома. В первом живет строгая бабушка, она недвусмысленными жестами рекомендует нам идти дальше. Зато во втором доме мы встретили совсем другой прием. Хозяин вышел нам навстречу и предложил переночевать у себя. Мы немедленно согласились. Дом тагина стоял на краю поля, в роще банановых деревьев. И дом и хозяин были окружены аурой спокойной уверенности и благополучия. Посреди дома ровно горели в очаге огромные бревна на подушке из раскаленных углей. Плетеные бамбуковые стены были сделаны очень добротно - ни щелей, ни подгнивших полосок. Стены двойные - внешний периметр отделен от внутреннего коридором, часть которого имеет очень редкий половой настил и используется как туалет. Каждый периметр закрывается плотной сдвижной бамбуковой дверью. Когда обе двери закрыты, в огромном доме становится жарко. Но не душно - отверстий в полу и в потолке достаточно для вентиляции. Дым от очага уходит под высокую крышу и просачивается наружу сквозь пальмовые листья. Сам очаг – просто толстый слой засохшей глины на бамбуковом полу.

Наш хозяин – охотник. Большую часть домашней утвари составляют черепа его трофеев. Вот связка обезьяньих черепов, вот череп леопарда, а побольше – сам тигр. Особенно гордится хозяин черепом какой-то редкой косули с раздвоенными рогами. Мы достали фотоаппарат и засняли коллекцию черепов, а также самого хозяина, монументально сжимающего ружье. Но вся его степенность слетела в один момент, когда он увидел себя на фотокарточке, распечатанной на мини-принтере Поляроид. С этим крошечным кусочком бумаги он пустился в пляс по всему дому, так что дом сотрясся до своего бамбукового основания. Он поочередно показывал карточку жене, старшему сыну и даже младенцу, лежащему на одеяле. Вмиг нам сготовили вкуснейший ужин из каких-то местных овощей и риса. Мы полночи пили чай и беседовали на тагинском английском. Мы были сыты и согреты, и нам были рады - разве это не счастье? Когда ложились спать, хозяин достал откуда-то три деревянных подголовника для дорогих гостей. Заснули под ласковое хрюканье свиней под полом. Они тоже были чем-то довольны.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Очаг в центре тагинского дома

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Охотничьи трофеи

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Череп тигра

Утром хозяин поднялся затемно и сготовил нам завтрак. За завтраком он, как и вечером, стал убеждать нас, что в Мечуку дороги нет и мы все умрем. Для пущей убедительности он использовал жест, которым многие народы обозначают смерть – наклон головы набок и высунутый язык. Этот жест мы часто видели в деревнях, когда произносили слово Мечука. Вероятно, это потому, что местные боятся снега и совсем не умеют ходить по нему и ночевать на нем. Босиком по снегу далеко не уйдешь. От предложенных денег хозяин отказался наотрез и пошел проводить нас до крыльца. Первое, что мы увидели, выйдя на улицу, были свиньи, доедающие содержимое туалета. Теперь понятно, чем они вчера были довольны.

Последней деревней в нашем списке стояла деревня с говорящим названием Рай. За ней и до Мечуки - только джунгли и снег на перевале. Дорога в Рай шла по краю полей, засеянных какими-то метелками, мы легко одолели её за пару часов. Рай – самая большая деревня от Сийума, здесь живет человек сто. Деревня полностью христианская, среди деревни стоит дом с крестом – католическая церковь. Судя по названию, именно здесь перерождаются души христианских праведников. Судя по количеству душ, попасть в Рай труднее, чем верблюду пролезть в p-n переход.

День только начинался и мы не собирались надолго задерживаться в Раю. Рассчитывали попить чаю и двигать дальше. Из окружившей нас толпы обитателей Рая выделился мужичок лет тридцати в пиджаке и шлепанцах на босу ногу, и на ломаном английском заметил, что иностранцам в Мечуку нельзя. Отлично, есть у кого спросить про дорогу. Остальные жители не знали ни слова по-английски. Мужичка звали Тадын и он пригласил нас к себе на чай. Дом у Тадына огромный, с тремя очагами и уютной верандой, с который открывается вид не террасные рисовые поля. Пьем чай на веранде, и Тадын раз за разом объясняет нам, что без проводника мы дорогу в Мечуку не найдем. Пугает разрушенными мостами, отвесными скалами и заросшей тропой. Про снег - ни слова. И предлагает выйти завтра рано утром с двумя проводниками. Юрик ворчит, что это неспортивно, но в конце концов Тадын нас убеждает. Солнце еще высоко - Юрик и Махмуд успеют сбегать в разведку и оценить качество тропы, а я поснимаю быт обитателей Рая.

Он прост. Стоят на сваях бамбуковые дома. Между свай ходят свиньи и едят все, что падает вниз. Люди мяса почти не едят - дорого. От этого животы у детишек вспучены. Мужчины обрабатывают бамбук и лианы, острым ножом отделяют полоски внутренних мягких волокон от жестких внешних, и плетут из них корзины, рюкзаки, тазики и многое другое. Женщины заняты зерном - очищают, толкут в огромных ступах. Над деревней стоит школа. В ней три класса с классными досками и больше ничего. Сидят ученики на полу. Через деревню идет стайка ребятишек лет по семь, тащат в заплечных корзинах камни и песок. "Для церкви", - объясняет Тадын. Рядом с церковью стоит огромный кривобокий дом на высоких сваях. Сквозь прутья виден черный силуэт сгорбленного старика. Когда мы проходим мимо, старик начинает подскакивать и что-то хрипло каркать. "Это наш пастор", - поясняет Тадын, - "Говорит, что вы нехристи, не можете быть крещеными. И что вас надо прогнать из деревни". Наверное, пастор в свое время понял, куда ветер дует, и переквалифицировался из шаманов в католические священники. Тадын пастора слушать не стал, а повел меня к себе ужинать.

У него в доме уже сидела толпа народа, другая толпа вошла вместе с нами. Я сначала думал, что Тадын такой гостеприимный хозяин, но оказалось, что огромный дом на ножках - это тагинская общага, где Тадыну принадлежит один очаг из трех. Все очаги, понятно, находятся в одной-единственной комнате. Непонятно, как тут детей делать? С ужином вышло интересно. Из всех продуктов у Тадына были только рис и соль. Я дал денег, и жена Тадына сходила к коммерсантам, живущим через очаг от Тадына, купила чай и сахар. Петуха и яйца купили у соседей. Устроили праздник живота для всей семьи. Вообще, бедность у Тадына, по нашим понятиям, крайняя. Из обуви только шлепанцы, даже резиновые сапоги не по карману. Вся одежда – секонд хенд, приходит как пособие от индийского правительства. Он даже спички экономит! Просил меня поджечь бумажку для розжига очага, чтобы не тратить спичку. Зажигалок в Раю не видели, из толпы зрителей никто не смог ее зажечь, хотя пытались все по очереди. Все имущество Тадына – железная посуда, котелок, чайник и одно большое одеяло, под которым спит он с женой и двое детей. И еще, конечно, дау. Зарабатывает он тем, что иногда носит рис из Сийума в Рай по тропе. То есть денег практически не видит.

К ночи вернулись Юра и Махмуд. Тропа за Раем хорошая, явная и битая. Махмуд настаивает на том, что истории про ужасную тропу в Мечуку – маркетинговый ход, чтобы гиды смогли на нас заработать. Решили, что если гиды потребуют больше денег или откажутся идти, пойдем сами и не будем морочить себе голову. Демонстративно легли спать перед толпой зевак. Они постояли, постояли, и разошлись.

Проснулись в 5.30, позавтракали яйцами и чаем с печеньем, купленными у соседнего очага. Проснулся Тадын и сказал, что гидов он нашел. Один - это он сам, а другой – его сосед-охотник. Ну и какой нам прок от Тадына, оболтуса в тапочках? Вышли в семь. У Тадына с собой китайская сумка через плечо, у охотника - ружье, рогатка и плетеный рюкзак, покрытый длинной жесткой щетиной. Я думал, что это для маскировки, но оказалось, это защита от дождя. Если охотника застает дождь, он делает себе шапку из бананового листа, а по щетине дождь стекает, не добираясь до содержимого рюкзака. Охотник, кстати, в резиновых сапогах, не в тапочках. Серьёзный человек.

Первым идет Махмуд, он уже дорогу знает на несколько километров вперед. Последним весело попрыгивает Тадын в тапочках. Идем быстро, рассчитываем быть в Мечуке послезавтра. Вдруг - стоп! Не туда идете, говорит Тадын, надо идти вверх. От прекрасной ухоженной тропы отходит вверх заросшая тропочка, через двадцать метров упирающаяся в бурелом. Нам туда, говорит Тадын, это дорога в Мечуку.

И началось. Тропа скачет вверх, вниз, в стороны под немыслимыми углами. Собственно тропы и не видно, только следуя за проводником подмечаешь, что здесь бревно брошено над пропастью, тут на камне стерт мох, а тут сделана засечка под ногу на скользком поваленном дереве. Первые несколько часов мы не могли прийти в себя от нового качества нашей дороги. Механически следовали за проводниками, поставив себе задачу не остаться калеками. А поводов была масса. Под тропой почти всегда отвесный склон на десятки метров. В джунглях - сырой полумрак, бревна и камни покрыты скользкой слизью, куда ставишь ногу - видно плохо. За плечами у нас рюкзаки по 30 килограмм, что тоже не добавляет устойчивости. Плюс к тому с рюкзаком каждый из нас весит изрядно за центнер, или раза в два больше веса тагина. Поэтому некоторые тагинские конструкции просто проваливаются под ногами. Идем очень медленно, очко играет с огромной амплитудой. Главное - не разрешать себе задумываться о том, что тропа может еще ухудшиться. За полчаса проходим 300-500 метров по прямой.

Когда немного пообвыклись с тропой, стали и логику её понимать. Тропа - единственное место в джунглях, где получится пройти человеку в рост. Если предварительно это место немного доработать мачете. А вот к чему я так и не смог до конца привыкнуть - это когда пробираешься над пропастью по скользкому прогибающемуся бревну, и на середине бревна зацепившаяся за рюкзак лиана внезапно дергает тебя назад. Очень хочется заорать в голос.

Когда в голове появилось место для некоторого анализа, мне пришло в голову, что это движение по тропе в джунглях во многом напоминает спелеологию – темно, скорость движения похожа, двигаешься на четырех точках, и очень важно, куда и как ты поставишь ногу. И если бы какой-нибудь идиот полез в пещеру с тяжелым рюкзаком, я знаю в точности, что бы он почувствовал.

Еще одна новость для нас – в джунглях нет воды. Даже в бамбуке. За весь день пересекаем только одну речку, где перекусываем. Уже приближается вечер, а воды нет. Проводники нервничают, торопят. Вроде и джунгли поредели, можно двигаться быстрее, начался прозрачный бамбуковый лес. Бамбуковый, да не совсем. Как сказал Тадын "similar bamboo". У этого бамбука на стыке каждых двух колен торчат во все стороны острые кривые шипы, очень похожие на акульи зубы.

В сумерках, смертельно уставшие, мы добрались-таки до второй речки. Места под палатку не было, проводники отремонтировали для нас старый бамбуковый настил. Заодно вырезали себе из бамбука чашки и ложки. Разожгли костер у корней огромного дерева. Махмуд так устал, что не смог ничего есть. К ночи резко похолодало. Проводники сказали, что пойдут с нами только до снега, дальше они боятся. Угостили нас тагинским хлебом и тагинским чили, который, наверное, самый острый в мире. Гиды легли спать у костра. Юра дал Тадыну куртку на ночь, в противном случае Тадын обещал дать дуба.

Сразу за второй речкой тропа полезла очень круто вверх, прыгая с полочки на полочку и часто выходя на почти отвесные скалы. Совершенно ясно, что вниз по этой тропе нереально спуститься с рюкзаком за плечами. Махмуд идет метрах в двадцати ниже меня и я не вижу его за джунглями. Вдруг слышу, как что-то срывается вниз и летит, глухо ударяясь о стену, по которой мы поднимаемся. Долго летит. У меня сжимается сердце. Не сразу решаюсь окрикнуть Махмуда. Жив он, жив. Сорвался камень и падал, отпружинивая от джунглей. А казалось, что летит как минимум рюкзак...

Вылезли на хребет, набрали триста метров - и снова спуск вниз, к третьей, большой реке. Спуск омерзительный, крутой и скользкий, частично провешенный лианами, за которые можно придерживаться, но нагружать по полной стремно. Спускаемся к бамбуковому настилу, собранному в развилке дерева. Тадын, видя, что Махмуду все хуже, предлагает ставить лагерь. Но Махмуд готов идти дальше, надо только разгрузить его немного. Тадын сам предлагает понести часть груза. Собираем ему котомку килограммов на десять из продуктов. Короткий крутой спуск выводит нас к мосту.

Тадын несколько раз говорил про этот мост. Что он-де плохой, проходит высоко над рекой, и что летом один из местных упал с него и разбился насмерть. Мне даже как-то ночью он приснился в виде бесконечного скользкого бревна над пропастью. Вживую он выглядит куда лучше – несколько тросов, за которые можно держаться и настил из палок. Я снимал на камеру, как проходили Махмуд и Юра, а Тадын стоял рядом и все повторял: «Carefully, carefully». Не знает, что мы по таким мостам много уже ходили. Пришла моя очередь и я скоро понял, в чем изюминка моста. Все палки, из которых он состоял, обомшели и прогнили, трещали под ногой. Один шаг, второй, третий… Мост не выдерживает моего веса и проваливается. Вниз в реку летят трухлявые обломки. Я повис, руки в стороны, на двух тросах с тридцатью килограммами за спиной. Тадын за моей спиной перестал повторять «Carefully». Где-то под центром моста проходит трос, нужно нащупать его ногой. Нащупал почти сразу, но не удается его нагрузить. Нажимаешь носком ноги - он плано уходит вниз. Остается одно – отпустить одну руку. Сказать просто, а сделать страшно. Отпустил и приземлился на нижний трос. Выдохнул. Дошел до конца моста. Сел. Через некоторое время пришел Тадын и сказал, что остался один подъем и мы придем в Ден, где можно поставить лагерь. Сказал, что Ден - это "similar house".

И мы шли туда, и шли, и шли. Отдыхали и шли - и так без конца. Подъем был крутой, но сухой, и джунгли скоро поредели. Еще солнце не зашло за гору, а мы уже пришли в Ден. Чудесное место – сухая, заросшая травой полочка под утесом. Здесь не страшен ни дождь, ни ветер. Проводники взяли гермы и ушли искать воду. Юра начал ставить палатку, а я решил вернуться по тропе и изучить странные плоды, которые валялись на тропе во множестве. Внешне они напоминали инжир, только твердый, а внутри каждого находился желудь. Набрал инжиро-желудей, попутно нашел два вида корнеплодов и один вид ягод. Вернулся в лагерь одновременно с проводниками. Тадын критически осмотрел мои находки, и, когда я пробовал каждую, он только повторял: «You will die». Подошел Такэ, охотник. Сгреб все, что я принес, и отбросил в сторону, оставил только ягоды. Ягоды оказались почти безвкусными, но и безвредными. Такэ и сам вернулся не с пустыми руками - принес птицу, двух крыс и белку-летягу. Его трофеи обожгли в костре и сварили. Белку отдали нам, остальное съели сами.

После ужина завели светскую беседу о болезнях. У Тадына оказался обширный ожог рядом с причинным местом, у Такэ - двухнедельной давности ушиб внутренних органов. Полечили их нашей аптечкой. Тадын долго и недоверчиво макал палец в желтоватую заживляющую пену – последнее достижение медицинской науки, оставленное нам Глебом - но разрешил-таки полечить его. Разговор перешел на болезни, которыми болеют люди Рая. Топ рейтинга составляли дизентерия, глисты и какая-то загадочная Дарья, вызываемая маленькими существами в животе. Вспомнилась белка. Выдали проводникам еще теплой одежды и легли. Долго не могли заснуть, все прислушивались к бурчанию в животе.

Утром в Ден спустились четыре тагина – женщина и три мужчины, идущие из Мечуки. Они вышли вчера утром. Значит, мы дойдем за два-три дня - соотношение скоростей нашей и местных мы выяснили, расспрашивая Тадына. Путники говорят, что на перевале очень много снега и мы умрем. Почему-то тут все такого низкого мнения о нас.

После Дена подъем продолжается. Практически не сдвинувшись по горизонтали, по вертикали мы набрали больше километра. Затем тропа вышла на гребень и пошла по нему вверх-вниз, вверх-вниз. Появились пятна снега. Тадын смотрит на снег, как кролик на удава. Когда он увидел, что Махмуд ест снег, он даже вскрикнул. Оказалось, что тагины знают, что снег - это та же вода, но ни при каких обстоятельствах не топят его и не используют воду, полученную из снега. Поэтому для лагеря долго и упорно искали место с водой. Нашли ближе к закату. Сегодня последний день, когда гиды идут с нами. Завтра они повернут домой, и тропу придется искать нам самим. По счастью, после пришедших из Мечуки тагинов должны остаться следы на снегу.

Вокруг лагеря - лес рододендронов. Здесь это - деревья с гладкими холодными стволами, достигающими в высоту десять метров и более. Тадын, зачем не знаю, поставил себе задачу разжечь костер из сырых рододендронов. Свел на дрова все деревья вокруг лагеря, да еще и сломал свой дау. При очередном ударе клинок обломился у основания. Пришлось ему, скрепя сердце, согласиться на сухой хворост, который набрали мы. И Махмуд подарил ему свой дау, купленный в Зиро.

Это был отличный вечер, прощальный вечер с подарками и проникновенными беседами. Я подарил Тадыну теплые перчатки, поскольку у него очень мерзли руки. Подарком, который доставил тагинам больше всего радости, оказались зажигалки Cricket. Спустя десять минут каждый из проводников уже мог уверенно зажечь зажигалку. Вернутся в племя - станут шаманами. Тадын заявил, что теперь сможет добывать себе пропитание, рассказывая историю нашего путешествия. Думаю, она будет сильно отличаться от моей. То, что для меня ново и важно, для тагина обыденно, и наоборот. (Вот, например, все имена тагинов-мужчин начинаются с буквы T, а женщин - с буквы Y. Для Тадына это - естественный порядок вещей.) Под конец, выпив на пятерых 10 пробок «русского рома» (это был спирт, настоянный Глебом на кедровых шишках, спасибо ему огромное), мы завели по-русски разговор про «хорошо» и «плохо». Тадын слушал очень внимательно с час, затем спросил, о чем мы так спорим. Получив ответ, он заметил, что Юра - это хорошо, а мы с Махмудом - плохо. Мы поняли, что он прав, и легли спать.

Проснулись в 4-30, за час до рассвета. К сожалению, Тадын практически ничего полезного не смог сказать про дорогу дальше. Смог только сориентировать нас в часах ходьбы тагинов. Для того, чтобы успеть пройти перевал, нужно выйти как можно раньше, это мы усвоили. Карты и мои рисунки оказались бесполезны - Тадын не понимал вид сверху. Сердечно простились с проводниками и зашагали к перевалу.

Тропа и дальше шла по хребту, по чистому и светлому рододендроновому лесу. Она взбегала на вершины холмов и спускалась во впадины. На северных склонах лежал снег и мы видели следы тагинов - значит, идем правильно. Единственным неудобством был нависающий над тропой бамбук. Низкорослые тагины рубили тропу под себя, а не под белых дылд с высокими рюкзаками. Воды не было до самого перевального взлета, а под взлетом нашлись сразу четыре речки. Из одной отважный Махмуд набрал воды, свесившись вниз головой с бревна-мостика. За речками лес кончился, и до перевала рос только низкий кустарник-рододендрон.

На перевал вышли в 13-30 и увидели Мечуку. Забавно, но с перевала Мечука выглядит так же, как на спутниковых снимках Google. Широкая желтая долина, взлетная полоса, разбросанные тут и там белые домики, монастырь на лесистом холме. На перевале собран тур из камней, увенчанный статуэткой богини Кали, и куча деревянных крестиков вокруг. Все-таки смесь религий здесь поразительная.

Дорога с перевала шла траверсом, по рододендроновым кустам, покрытым снегом. Трудно сказать, сколько мы искали бы спуск в Мечуку, не будь следов на снегу. Затем тропа пошла круто вниз, и мы сбросили 500 метров на одном дыхании, а снег все не кончался. Пикантной изюминкой спуска оказались скользкие снежные горки с торчащими заостренными бамбуковыми колышками. Тагины рубили себе путь наверх, и, конечно, не собирались устраивать нам казнь бамбуковыми колышками.

На первой свободной от снега площадке решили ставить палатку, костер разожгли на тропе. Под палатку нарубили бамбука. Наш первый настил оказался слегка кривобоким, но спать позволил и прикрыл острые срезы бамбука, торчащие из земли.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Перевал охраняет "дружелюбная" Кали

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Тагинская вариация на тему христианства

Через полчаса после выхода снег закончился. Тропа вниз была очень хорошая, но и шагу с неё ступить не давала. Справа и слева стояли стены джунглей. Тропа шла по узкому хребтику между двух рек, иногда хребет сужался настолько, и справа и слева от тропы торчали верхушки деревьев. Шли быстро, но тяжеловато, сказывалась накопившаяся усталость. Тропа спустилась к правой реке, долго петляла по плоской местности вдоль неё и, наконец, пересекла реку. По карте до полей и выселок Мечуки оставалось метров 500, а сам город был еще в четырех километрах за хребтом.

Остановились передохнуть у реки. За рекой тропа неожиданно пошла снова вверх, в джунгли. Юра, привыкший к бескомпромиссным тагинским тропам, пришел в очень мрачное расположение духа. Четыре километра по джунглям через хребет - это не то, чем хочется заниматься после трудового дня. Мы с Махмудом пошли дальше и через пять минут вышли на чудесное, желтое от сухой соломы поле. С наслаждением стянули с себя всю пропитанную миазмами джунглей одежду, разделись до трусов и завалились в солому. Сверху светило Солнце, а внизу, возле беленых домиков трудились люди. Это был рай. Вот и Юрик поднялся к нам из своего ада и тоже плюхнулся в желтое счастье.

К первому домику Мечуки мы подошли в 13-55, минута в минуту спустя неделю после выхода из Сийума. Здесь все было не так, как было у тагинов. Здесь был Тибет. Ветер-хозяин вольготно летал по просторам Мечуки, трепал флаги. Буддийские флаги были всюду – на домах, мостах, флагштоках. Дома без всяких там легкомысленных ножек - добротные дома, вросшие в землю. И люди совсем другие - неторопливые, обветренные, похожие на тибетцев. Военный грузовик привез нас на главную площадь Мечуки и оставил одних. Одних, потому что никто не взял нас в кольцо и не разинул рот в изумленьи. Тибетцы сдержанны.

Долго и трудно искали мы гестхаус в Мечуке. Он оказался на самом краю города, рядом с взлетно-посадочной полосой. Мы записались в реестр иностранных посетителей под номерами шесть, семь и восемь. У тагинов перекусить можно было в самой крохотной деревушке. Здесь же под многообещающей вывеской "ресторан" местная шпана варила на очаге какое-то зелье. Нам сказали, что сегодня в ресторане еды нет, только чай. Прошли весь город, в одном только месте нам предложили сготовить «мэгги», то есть китайскую вермишель. Вернулись домой, буквально не солоно хлебавши. Голодно, холодно, грустно. В эту тяжелую для экспедиции минуту вплывает в наш номер хозяин гестхауса и с широченной улыбкой осведомляется, не хотим ли мы покушать. Мы хотели всё – лепёшки, дал, яйца, картошку и капусту. Вкусно было до невозможности. Кто бы мог подумать, что к такому бараку прилагается сервис экстра-класса. Думается, хозяин прошел какой-то спецкурс по кулинарии для иностранцев. Ели, ели и не заметили, как ушли в нирвану.

Утром нас разбудил ритмичный рокот барабанов из соседнего дома. С утра пораньше там практиковали буддизм. На Мечуке лежало одеяло тумана, ветер еще не вступил в свои права. Мы отправились искать машину в монастырь. В центре города стояла автобусная остановка с жилой пристройкой. Её хозяин нашел для нас зеленый микроавтобус и предложил составить компанию. Он хорошо знал местность и её достопримечательности. В семнадцати километрах от города находится священная для индуистов пещера. Первым делом мы отправились туда.

Пещера небольшая, но волшебная. После совершения пуджи в ее гроте из выемки удивительной формы на паломника начинает течь вода очищения. Затем паломник должен пройти несколько испытаний. Пролезть в щель в скале, спуститься к реке по бамбуковым лестницам, и из залитой мутной водой полости в камне достать один из лежащих там камней – черный, серый или белый. Вытащишь белый – чист перед богом, серый – надо работать над собой, ну а черный – сразу головой в омут, который, кстати, в двух шагах. После этого испытания выжившие паломники по камушкам проходят в джунгли, где занавеской ниспадает живописный водопад. Безупречные индуисты способны пройти за ним, не замочившись. А льет там будь здоров! Так что штаны у нас у всех изрядно подмокли, а вот куртки испытание прошли – остались сухими. Весь этот мультиаттракцион выглядит очень здорово и вполне волшебно и заканчивается на солнечной полянке, увитой тьмой флагов, где удовлетворенные паломники устраивают финальный пикник. Паломники - большей частью сикхи, весь комплекс посвящен основателю сикхизма Гуру Нанаку, в пещере висит его портрет и сцены из жизни. Кроме Гуру Нанака в пещере на почетном месте находится фотопортрет еще одного святого, по всей видимости буддийского. Во всяком случае имя у него тибетское и имеет префикс «шестнадцатый», как у лам-перерожденцев. Кто это, станет ясно позже.

Из пещеры отправились в монастырь. На машине к нему подъехать нельзя, нужно полчаса подниматься по тропе. Расположен он здорово - на открытой всем ветрам вершине холма. Пониже вершины неподвижно висят в потоках воздуха огромные черные вОроны. Как привратники. Над ними – волнующееся море разноцветных флагов и дымящиеся курительницы. А над облаками дыма – сам монастырь. Строгость композиции нарушают только совсем не тибетские банановые деревья на заднем дворе.

В монастыре пыль стоит столбом. Выметают, вычищают мусор после вчерашнего праздника. Нас просят подождать и, когда пыль оседает, проводят внутрь. Сам настоятель проведет для нас экскурсию по монастырю. Буддизм здесь странный и непонятный. Монастырь принадлежит к старой школе ньингма, основанной Гуру Ринпоче. Но стоит здесь и статуя основателя секты желтошапочников Цонгкапы, и висит портрет Далай-ламы. Дальше - больше. Рядом с Ваджрапани установлен фаллос Шива-лингама, в другом зале - изваяние ужасной Кали. Буддизм - религия гибкая, быстро адаптируется к любым соседям. Махмуд внимательно изучает танки, статуи и маски. Долго беседует с настоятелем о какой-то старой танке под стеклом. Настоятель рад хорошему собеседнику и предлагает показать нам сердце монастыря – статую его хранителя. Проходим в небольшую комнату. В ней много старинных предметов, у стены целый склад тибетских мушкетов, заряжаемых с дула. Про них писали еще Пржевальский и Козлов. Посредине комнаты стоит статуя, лицо которой завешено узорно вышитым куском материи. Лицо хранителя видеть нельзя, говорит настоятель. Оно столь ужасно, что любой, кто его увидит, умрет от страха. Уже уходя из монастыря, заметили помост, уставленный очень искусно сделанной тормой – буддийскими подношениями. Из глубины помоста смотрело незнакомое лицо со знакомой подписью – тот же святой, что в пещере Гуру Нанака. Наш гид пояснил, что это хранитель Мечуки. Этот человек уже шестнадцать раз перерождался в Мечуке и защищает всех местных жителей. Шестнадцатый лама умер 20 лет назад и весь народ Мечуки ждет не дождется его 17го воплощения. Шестнадцатый был очень любим народом и многое сделал для него. Вся резьба в монастыре - дело его рук. На выходе из монастыря нам повязывают ката (или хадаки), ритуальные шарфы, и подносят чанг, тибетское пиво. Шестнадцатый лама заложил здесь отличные традиции.

Вообще, день проведенный в Мечуке, оставил отличное впечатление - легкое и свежее, как ветер. Даже странно, что здесь не бывает туристов. Наш гид с автобусной остановки говорит, что правительство отказывает выделять деньги на инфраструктуру, а у него есть куча идей, как сделать из Мечуки индийскую Швейцарию. Умный парень, всей душой любящий свой край. Пусть у него все получится.

Вечер выдался холодный, декабрь на носу. Мы растопили буржуйку в своем гестхаусе, слопали вкуснейший ужин. Печка и ужин потянули в сон. После ужина я взялся за дневник. Хотелось зафиксировать как можно больше событий этого насыщенного дня. Несколько раз просыпался, обнаруживал, что пока я сплю, дело не движется, докинул дров в печку и окончательно отключился.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Отдыхаем, пьем чанг возле монастыря

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Ворота монастыря

Из утреннего тумана появился гид с автобусной остановки и посадил нас на рейсовый джип Тата Сумо до Алонга. Кроме нас в джипе ехало еще шесть пассажиров. Бабушка, сказавшаяся больной, попросилась на лучшее место - во втором ряду у окна. Всю дорогу она курила длинную трубку и пускала дым в открытое окно. Махмуд так и эдак прилаживался, чтобы сфотографировать бабушку с трубкой, а та отворачивалась и прятала лицо от камеры. Стоило Махмуду убрать камеру, как бабушка расплылась в улыбке и протянула ему мятую пачку бетеля. Простодушный Махмуд поблагодарил бабушку и высыпал бетель в рот, да вспомнил, что в традиции мемба угощать гостей ядами. Он открыл свое окно и стал сосредоточенно отплевывать бабушкино угощенье. Старая карга беззвучно смеялась, попыхивая трубкой.

Если дорога вдоль Субансири наматывала огромные петли, то у дороги вдоль Сийома сами петли состоят из петель, как спираль у лампочки. GPS показывает, что средняя скорость нашего джипа 23 километра в час, при это по прямой за час мы проезжаем не больше восьми километров. Время от времени в глубоком ущелье видны участки Сийома. Хиленькая струйка неуверенно пробирается через нагромождение четырех-пятиметровых глыб. Вот и подтверждение нашей догадки о странно мощной воде Субансири. Сийом сейчас - это Субансири без воды. А Субансири - это Сийом, где уровень воды выше глыб в русле. Разница в расходе воды двух соседних рек, думается, объясняется тем, что Субансири берет начало в Тибете, где круглый год есть вода, а Сийом - в Аруначале, и в сухой сезон он почти пересохший. Нескончаемые петли дороги вместе с пивом "Крестный отец" создают ощущение, словно кружишься на карусели - приятное и расслабляющее. Так недолго и до Алонга доехать. Только нам в Алонг не надо. Нам надо выйти у начала тропы в Миггинг. А где оно - начало? Ни советские карты, ни попутчики в джипе не дают ответа.

Выходим наудачу, руководствуясь пивной интуицией. По тропе, идущей примерно в нужном направлении, я ухожу в разведку. Тропа идет мимо плаката, осуждающего уничтожение леса, мимо хижин туземцев, и кончается на огромной плеши посреди джунглей. Я долго брожу среди пней и пепелищ - ищу продолжение тропы. Ни намека. Тропу натоптали местные жители, когда сводили лес. Возвращаюсь к ребятам. Они уже наладили контакты с местными. Здесь живет народ бори, они христиане-католики. И тропа в Миггинг действительно начинается здесь, только немного в стороне. Один бойкий парнишка вызывается проводить нас до моста через Сийом. Тропа идет круто вниз, перепад высоты до моста 250 метров. Но тропа совсем не такая, как в землях тагинов. Тагинская тропа бескомпромиссна, она бы шла по линии падения воды, невзирая на уклон, скалы и заросли. Тропа бори разумнее, она льется аккуратным серпантином, и идти по ней можно без помощи рук. До моста Юра насчитал тринадцать поворотов тропы. Мост длинный, наклонный, и, как в лучших традициях Аруначала, с кучей низких бамбуковых арок, сквозь которые с рюкзаком не вдруг пролезешь. Мост гуляет волной, шатается из стороны в сторону и вообще напоминает кишечник, содрогаемый перистальтическими сокращениями. Дальше аналогию лучше не продолжать. Метрах в трехстах от моста виднелся песчаный пляжик-баунти, но за попытку добраться до него в сумерках сквозь джунгли мы сразу же поплатились разодранными руками и штанами.

Плюнули, спустились под мост, а там нас ждал огромный плоский камень - уютный и еще теплый после дня. Холодные ночи Мечуки подернулись дымкой и уже казались мрачной сказкой, которую бабушка-бори рассказывает на ночь непослушному внуку. Под теплым светом звезд мы с Махмудом искупались в Сийоме, вылезли и долго, не вытираясь, стояли, босые и счастливые, на нагретой солнцем скале.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Мост через Сийом

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Стоянка на берегу. После Мечуки - курорт - тепло

Прозвенел будильник. Уже почти рассвело, а вставать никому не хотелось. Надо было совершить поступок, продемонстрировать командирскую активность. Я высунул одну руку из спальника и потянул на себя молнию палатки. То, что открылось за тряпичной дверью, было лучше любого кукольного театра! Волшебное покрывало тумана приоткрывало то силуэты невиданных деревьев, то миражи далеких гор-исполинов, то изящную каллиграфию подвесного моста над нашей головой. В такое утро на одном дыхании можно наснимать целую фотовыставку. И самое поразительное все равно уловить не удастся - так уж устроен мир.

Сегодня мы ходим дойти до деревни Гашенг, километров 10 по прямой. Тропа расхоженная, то и дело встречаются люди с корзинами или курями под мышкой. Приходим к развилке и, руководствуясь картой, выбираем правую дорогу. Левая дорога идет наверх, в деревню Пайюм. Пайюм и Гашенг - две из одиннадцати деревень немногочисленного народа бори. Через час нам попадается дед, хороший, но веселый. Ему очень смешно, что мы идем в Гашенг этой дорогой. Дорога-то в Гашенг идет через Пайюм, это ж ежу понятно! Очень неприятно возвращаться по обратной траектории. Постараемся больше так не делать. Здесь логика троп не всегда очевидна, и возвратов можно избежать только опросом местных жителей. А в дальнюю дорогу нужно брать проводника.

В Пайюм входим в 13-30. Очень симпатичная деревенька, но будто вымершая. Только смутная тень промелькнет в одном из домов на бамбуковых ножках, и снова никого нет. Мы сидим на рюкзаках в центре деревни и размышляем. Идти дальше уже поздно, ставить дальше надо не позже 15-00. Деревня нам нравится. И под ногами валяются мандариновые корки, это тоже кое-что значит. Решено, остаемся тут. Сейчас докурим и начнет решать задачу контакта с иной цивилизацией.

Деревня решила задачу сама. Появился паренек лет тридцати (тут все, кому 30, выглядят на 20, потому и паренек) и на неплохом английском позвал нас к себе в гости. Вот она - сила намерения! Паренька звали Талинг Галинг, и он был школьным учителем Пайюма. За вечер, проведенный у него в доме, мы увидели и узнали такую пропасть интересного, что я и пытаться не буду уместить все в всой дневник. Между прочим, Талинг и сам был очень любопытен, и все паузы в наших вопросах заполнял своими. Мы оказались первыми иностранцами в Пайуме, так что вопросов у Талинга был целый мешок.

Он был путешественником - мечтателем, Колумбом Аруначала, но пока не бывал дальше Алонга. У него просто не было на это денег. Точнее, у него просто не было денег. Талинг долго и жадно расспрашивал, что нужно делать, чтобы поехать за границу, рассматривал паспорт и визы, делал пометки в блокноте. Я не стал говорить ему, сколько стоит виза - он бы не понял. Перед сном он бережно завернул свой блокнот в пальмовый лист и сказал: «У меня теперь есть мечта. Я поеду за границу».

Но я тороплюсь - это было потом, а сейчас мы сидим у очага в доме Талинга и делаем поп-корн из красной кукурузы. Да-да, кукуруза здесь цвета венозной крови. В пепел очага летят зерна кукурузы, и скоро сами выскакивают оттуда готовым поп-корном. Воздушную кукурузу заедаем забродившим рисом, который Талинг называет пивом, и уверяет, что это пиво - очень полезно.

Красный угол дома Талинга украшала коллекция черепов добытых им животных. Она была поскромнее, чем у охотника из Ньюгина, зато рядом с ней на стене оказался вывешен целый арсенал оружия. Почетное место занимал боевой лук и два колчана стрел к нему. Все стрелы были с металлическими наконечниками и содержались в образцовом порядке. Наконечники стрел в одном из колчанов были отравлены ядом аму. Мы узнали это случайно. Когда я вынимал стрелу, Талинг походя попросил не трогать кончик, а то придется умереть. Яд аму бори покупают у тагинов - только тагины способны найти в горах и распознать ядоносный аму. Приготовить яд из растения бори умеют и сами. Лук не декоративный - отец Талинга до сих пор охотится с ним. На крупного зверя отравленная стрела эффективнее пули - зверь погибает, не пробежав и ста шагов. К колчану с отравленными стрелами приторочена плетеная корзиночка для хранения запасной тетивы. Рядом с главным луком висят несколько луков поменьше. Один - детский, с легкими стрелками без наконечников. Из него можно подбить птицу или грызуна. Еще есть лук с бамбуковой чашкой на конце, используется как мышеловка. Лук сгибают, колечко тетивы укладывают в чашку и распирают специальным фруктом, низка которых висит тут же. Мышь лезет в чашку за фруктом и оказывается зажата тетивой.

Немного в стороне к стене прислонено ружье Талинга и несколько дау. Дау у бори не прямые, как у апатани и тагинов, а изогнутые вперед. Рубить таким удобнее. Далеко в углу за плетеным рюкзаком свет фонариков высветил еще одну рукоятку, снабженную гардой. Это оказался длинный прямой меч в потертых кожаных ножнах, совсем не похожий на дау. Боевой меч. Талинг объяснил, что меч использовался на войне и иногда в стычках между соседними деревнями. Его отец убил этим мечом немало врагов. Тяжело переваливаясь, к нам подошел старик - отец Талинга, отработанным годами движением отправил меч в ножны и унес куда-то. С этого момента мы стали по-другому смотреть на дедушку, поддерживающего огонь в очаге.

С оружия разговор перешел на яды. Мы знали, что кроме моментально действующего яда аму в Аруначале распространены яды долгодействующие. Народ мемба подмешивает их в пищу богатым гостям, те умирают через неделю-другую, а убийца со временем богатеет. Так же переносятся и другие качества – смелость, сила. Талинг пересказал нам эту легенду слово в слово и добавил, что отравлениями занимаются оба буддийских народа Аруначала - мемба и монба, народ Таванга, и только они. Затем с полки высоко над очагом он, как величайшую драгоценность, достал какие-то метелки, завернутые в лист банана. Его глаза радостно блестели. «Никого из нашей семьи не отравят мемба», - сказал он, - «потому что у нас есть это!». По его словам, на метелках живут какие-то маленькие существа. Если кому-то из семьи Талинга приходится принимать пищу в землях мемба или в Таванге, то, прежде чем есть, они погружают метелку в пищу. Если в пищу подмешан яд, существа на метелке издают какой-то звук, если нет - молчат. «Многие», - продолжал Талинг, - «хотят купить у меня эти ветки, но я знаю их ценность и никогда не продам».

С ядов разговор перескочил на вероисповедание. Все бори в Пайуме христиане-католики. Христову веру бори приняли в 1970 году, и, что интересно, выбрали её из чисто практических соображений. На этой территории долго пытался прижиться индуизм, пришедший из Ассама. Но религия индусов показалась бори слишком затратной. Любое обращение к богам за помощью требовало дорогостоящих жертвоприношений, а для того, чтобы принести в жертву митуна, целой семье нужно работать год. (Митун – местный эндемик, что-то среднее между яком и коровой, с большими и толстыми рогами). Добрый Бог Христос не требует жертв или даров. По всем тем же вопросам, будь то изгнание болезни или удача на охоте, с ним можно договориться, всего лишь читая молитвы. Такой подход очень понравился народу бори. Кстати, христианство совершенно не мешает вывешивать им над своими домами тотемы животных – шкуры леопарда или крылья птиц.

Перед сном Талинг написал письмо учителю из Гашенга, чтобы тот помог нам и показал путь через джунгли к Брахмапутре. Письмо, написанное в свете очага, вызвало в памяти путешествие Герды из "Снежной королевы" Андерсена. Незнакомые руны, вырезанные на сушеной рыбе, должны были открыть нам заветный путь.

Мы легли спать в доме гостеприимного добродушного школьного учителя, а когда я открыл глаза, то оказался вдруг в жилище бесноватого шамана. Проснулся я оттого, что мне плеснули водой в лицо. Была полночь. Хижина была озарена багровым языками пламени, в очаге горел высокий костер из поленьев в руку толщиной. Жена Талинга носилась кругами по хижине, тут и там брызгая водой из бамбукового ведерка. Сам Талинг сидел у очага, взгляд его был устремлен в никуда, а на коленях он держал своего двухлетнего сына, напуганного до смерти. Талинг выхватывал из костра то одно горящее бревно, то другое, и под невнятное бормотание пронзал им невидимых врагов справа и слева от себя. Жена его на бегу пела что-то, в ее песне часто упоминались Иисус и Мария. Где-то с час я заставлял себя не спать. Хотелось быть уверенным, что этот ночной ритуал не предшествует принесению в жертву нежданных гостей. Потом усталость взяла свое, и я отключился.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Жители Поюма

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Жители Поюма